Эту публикацию мне хочется посвятить моему свату Н.М. Чикову, удивительному и очень талантливому вашему земляку.
Благодаря ему я полюбил Максатихинский край, прикипел к нему всей душой, познакомился с его первозданной, неповторимой природой.
Николай Матвеевич был не только высококлассным специалистом ракетостроения, но и человеком большого сердца. Мне приходилось не раз быть с ним в одной компании, душой которой всегда был он. Взяв в руки гармонь, Николай Матвеевич устраивал целый концерт, виртуозно и лихо растягивая меха. Ноги сами просились в пляс под его наигрыши.
…До Старицы мы поехали на автомашине Николая Матвеевича. С нами поехал его младший брат Анатолий и мой сын Сергей. В багажник бросили небольшой бредешок.
— После половодья в ложбинках остается много щук, — пояснил сват, — мы их в детстве на мелководье руками ловили. Без рыбы не вернемся.
Старица или Старечье образуется так.
Река, пытаясь найти более прямой и короткий путь к устью, промывает или прорывает в каком-нибудь месте берег. Течет по новому руслу. Старое постепенно затягивает илом, зарастает камышом, осокой, таволгой, заболачивается. В пойме Старицы много больших и малых озер, водоемов, продольных лощин, по берегам которых растут огромные старые вербы, ивы, густая в человеческий рост трава. Гнездятся утки, гуси, журавли.
…Перед деревней Сидорково свернули с асфальта, миновали поле, где колосился овес. Остановились за хутором Мотуново.
— Дальше пойдем пешком, — сказал старший Чиков. — Заглянем по пути в деревню Дубровку, на мою малую родину. От нее до Старицы, через поле, километра три.
По дороге до Дубровки уже много лет никто не ездил. Её и дорогой-то нельзя назвать. Так, еле заметная тропинка, заросшая травой и кустарником.
— По этой дороге я семь лет в школу в Сидорково ходил, — продолжал Николай Матвеевич, — в любую погоду. Четыре километра. Больше всего боялся волков. Они после войны стаями бродили в округе. Тятя вырубил мне увесистую палку, вот с ней и ходил. Все веселей. Когда подрос, стал ходить с ружьем. А десятилетку заканчивал уже в Питере, где жил у старшей сестры Зинаиды. Там же поступил на военно-механический факультет госуниверситета.
Деревня Дубровка, как и многие в наше время, безлюдная. Но родительский дом Чиковых цел. Под окнами, в саду, стоят улья с пчелами. Летом сюда приезжает двоюродный брат Николая Матвеевича, Алексей Чиков, из Бежецка.
— Милости просим, — выйдя на крыльцо, пригласил он нас в дом.
Половину комнаты занимала русская печь. Вдоль стен широкие лавки со спинками. Мы присели с дороги отдохнуть, а Алексей взял нож, сетку и вскоре вернулся с полным блюдом медовых сот. Потом принес из родника воды. Запив соты ключевой водой, мы поблагодарили хозяина за радушный прием и вышли на улицу.
Узнав, что мы направляемся к Старице, Алексей напутствовал:
— А поле-то, брат, через которое мы в детстве бегали к Старице щук ловить, заросло густым чернолесьем, не пройти. Езжайте лучше через луга, в объезд.
Мы вернулись к автомашине и через час-полтора были среди широкого луга. Вышли на берег Мологи.
— Вон там, за рекой, где блестят озера, и начинается Старица, — сказал Николай Матвеевич, — осталось переплыть Мологу и мы у цели.
— Когда-то в юности мы из Дубровки в Заручье на танцы ходили, — поёживаясь от речной прохлады, поведал нам Анатолий.
— Переплывали реку туда и обратно.
— Зазноба была в Рыбинском? — спросил я.
— Была, — улыбнулся он и первым вошел в воду.
Форсировать Мологу нам удалось без особых хлопот. Мы больше брели, чем плыли. Поднялись на берег. И вот она, Старица, перед нами. Оставалось до нее пройти каких-то сто метров, вернее до её озёр и водоемов. Но эти сто метров мы преодолели с превеликим трудом. Высокая, с человеческий рост, густая трава, топкие выемки, заросшие тростником, кочки, осока заставили нас пролить много пота. Первое мое впечатление о Старице: неприступность. Пойма ее широкая. Вероятно, Молога за тысячелетия не раз меняла свое русло, образуя множество больших и малых озер, водоемов, болот, топей. Попробовали по одному из водоемов пройтись с бредешком, но не тут-то было! Анатолий, как старожил и самый опытный, первый пошел с бреднем. Но тут же по пояс провалился в ил. Его пришлось нам вытаскивать вместе с бреднем.
— Надо искать небольшие ложбинки, оставшиеся после половодья, — принял решение Николай Матвеевич. Действительно, пройдя по одной из них с бреднем, мы поймали несколько щурят. После трех заходов были уже с рыбой. Сели в траву отдохнуть.
— Пойду посмотрю, может, еще есть такие ложбинки с рыбой, — сказал Сергей и направился вдоль Старицы.
— Идите сюда! — послышался его голос из зарослей камыша. — Вы только посмотрите, какая тут красотища. Просто чудо!
Мы встали и пошли на зов Сергея. То, что мы увидели, действительно было чудом из чудес. Перед нами открылась широкая водная гладь, сплошь покрытая белыми лилиями. Сотни, тысячи кувшинок, открыв свои лепестки навстречу солнцу, мирно покачивались на воде. Мы молча стояли как завороженные, боясь потревожить эту красоту. Словами передать ее невозможно. Это под силу кисти Левитана или музыке Свиридова.
Палило июльское солнце. Над Старицей стояло марево, похоже на мираж. Это нагретые струи воздуха, отражаясь от воды, волнами устремлялись вверх. Цапли медленно и важно расхаживались вдали, изредка наклоняя свои длинные клювы к воде. Где-то высоко в небе протрубил козодой. Высматривая добычу, плавно кружил ястреб.
Мы неспеша направились вдоль водоема с лилиями и вскоре оказались перед широкой, заболоченной низиной, сплошь покрытой сабельником, очень ценной лечебной травой, отсекающей боль.
На этом наше путешествие к Старице закончилось. Мы вернулись домой. А вечером Антонина Алексеевна, жена свата, нажарила нам большую сковороду рыбы и сварила ароматную царскую уху. После чарки крепкой самогоночки Николай Матвеевич взял в руки гармонь и под её аккомпанемент мы до позднего вечера пели любимые песни.
В.Молчанов.
